Еще три довольно коротких рассказа

[snorapp]

Про мышь

Ему сразу очень понравился запах школы, тут пахло, как на дачном чердаке, краской и немножко старой едой. Он думал, что будет еще много детей, и внутренне готовился, но они с папой оказались одни в пустом большом здании, и в пустом длинном корридоре, и в классе тоже, - только за маленькой партой слева неловко сидела большая мягкая женщина. Женщина спросила его, про что сказка «Курочка-ряба», он сказал — про мышь. Женщина не согласилась, он некоторое время терпеливо пытался объяснить, а потом сказал, что сейчас она все поймет, размахнулся и сбросил с парты ее ноутбук. Она поняла, и дальше они уже разговаривали хорошо, она не спорила и не перебивала.

Cut

В детстве он все не мог придумать, куда должна деваться камера при некоторых — ну, неизбежных моментах. С походами в туалет проблемы не было: стыдливая камера должна была неспешно и понимающе ожидать его за окрашеной в пузыристый бежевый цвет узкой коммунальной дверью; в ванной, ему представлялось, камера должна была бы следить, как он чистит зубы и всё такое, проблема была только с мытьем. Может быть, - думал он сейчас, лежа на полу совершенно неизвестного ему офиса и чувствуя, как пробитое выстрелом легкое отказывается впустить в себя воздух, - может быть, если бы во времена его детства люди мылись чаще, чем раз в неделю, ему пришлось бы всерьез задаться вопросом о то, куда следует девать камеру на время раздевания и всего такого. А без этого, - думал он сейчас, - к вечеру второго дня он терял силу воли и прощал себе то карандаш, закатившийся под письменный стол, то скатывание в серые колбаски влажной пыли, собиравшейся между пальцами ног, то задумчивое отколупывание всякой гадости с нижней стороны столешницы, - и мысленная камера исчезала, уплывала. А потом, ночью, стыдясь не пальца и не столешницы и не карандаша и не кусочка туалетной газеты, приклеевшейся к ботинку, а себя, себя вообще, себя, себя, себя всего целиком, он клялся подушкам, что проснется утром — и начнет жить такой жизнью, как будто про него все время снимают кино (правда, пока он надевал трусы и носки, - надевание носков тоже казалось ему полуприличным занятием, - камера должна была осматривать комнату). «Хотя бы три раза в неделю», - думал он сейчас, глядя в очень белый потолок незнакомого офиса. Тогда бы ему, хочешь — не хочешь, пришлось научиться решать всякие проблемы с камерой, тогда бы уже было не расслабиться. Тем более, что сейчас его, взрослого, конечно, не волновала проблема купания, - подумаешь, купание, - но вот, например, в среду, когда надо было переложить деньги, он опять сдался, хотя держался аж с воскресенья, даже и у Алены (камера плавно обходит двор, крупным планом — лежащая на полу одежда, потом — ну, просто ковер, обои). Хотя при чем тут купание, - вдруг подумал он, вроде как засыпая от боли, - можно ведь было поучиться, можно было узнать всякие режиссерские приемы, для этого наверняка существуют всякие режиссерские приемы.

Златоуст

“У вас тут лучшее мороженое в городе», - сказала она, беря картонный стакан из рук еще спящего на ходу черного мальчика. Мальчик, успевший лениво опуститься на табурет позади крошечного подтекающего прилавка с шестью полупустыми дребезжащими контейнерами, пробормотал «спасибо», повел рукой, - видимо, хотел подхватить кренящуюся стопку салфеток, - но утренний ветер пощадил салфетки, и мальчик уронил руку мимо колена. «Нет, честное слово», - сказала она. - «Это лучшее в городе мороженое. Вот я булимичка - и то никогда не могу заставить себя выблевать это мороженое обратно, такое оно хорошее», - хотя она, конечно, не была булимичкой; просто у нее было ощущение, что она вот прямо немедленно должна сказать кому-нибудь что-нибудь очень приятное. Сегодня она уже сказала приятное и соседу, вечному поводырю своей слепой овчарки, и кассиру в подземке, и человеку на улице, кричавшему, что мы пропустили второе пришествие, мы разочаровали Его, Он ушел от нас навсегда, мы погибли, погибли. Этому человеку, на которого все старались не смотреть, она улыбнулась и сказала приятным голосом, что он, безусловно, прав. Высыпав на прилавок мелочь и отнеся мороженое в урну, она огляделась в поисках еще кого-нибудь, кому можно было бы сказать приятное. Это следовало сделать очень быстро, нельзя было останавливаться, чтобы лежащий зачем-то у нее в сумке небольшой пакет с мужскими вещами, позапрошлой ночью доставленный к ее порогу карикатурно-сострадательным полицейским, не превратился в настоящий. Тому полицейскому она сказала, что у него очень красивые зубы, такие большие.

Больше тут.