Aug. 5th, 2014
"Вот - бомба, вот - израильский автобус"
Aug. 5th, 2014 05:00 pm
"...Это абсолютно понятно, что и левые, и правые недовольны армией. C моей точки зрения, это правильно и хорошо, хотя они должны спорить не с армией, у армии есть совершенно конкретная повестка. Армия на самом деле комплектуется и из тех, и из других, она не упала с неба. Это просто армия, состоящая из тех же самых правых и левых, которых можно там наблюдать сколько угодно. Они сами недовольны своими действиями, но сами идут в армию, потому что считают, что там будут полезнее всего. На мой взгляд, мы, в общем, правильно живем".
Взяла интервью (еще до войны, так получилось) у Марии Альтерман, человека, который ведет русскоязычный твиттер ЦАХАЛа. Спасибо ей за этот разговор.
II
В нечистом поле под нелётным троцком
Исида собирает франкенштейна
и под ротор записочку кладет, -
и он грохочет над московской бровкой
и порванной турбиной бормотает:
«Я шабес-гой, я новогодний гой,
я день-Победы-гой, я гой танкиста,
я черноглазый глинянорабочий,
строитель дач и резатель салатов,
я никакого дела не боюсь.
И брат мой тоже был не из пугливых:
он думал, может быть, что это коршун,
он думал, может быть, что это немцы,
он думал, может быть, что это тавры,
он думал, может быть, что это я.
Сестрожена, одень меня в полоски,
сестрожена, омой меня в фонтане,
сестрожена, отправь меня трудиться:
не бойся, я давно сжевал записку
и нас никто, мой друг, не остановит».
I.
Мой милый а., вчера его нашли, -
бесстрочного, с отломанной засечкой,
но с прежним милым гонором заглавным;
к нему уже слетелся рой шипящих,
но Б. и в смерти оставался тверд.
Кого ты в эту землю не урой —
он прорастет, как вкопанный; но позже
его уройство выдаст диакритик:
урытый часто кажется рогатым
копытым фоноложцем, несогласным
предателем сидящих на трубе,
в которой бьются волны ледяные
московского июля; бедный Б., -
ослабленный, глухой, - но кто не думал
о том же самом: вдруг сорваться в пекло
(и обмершего батьки поперед,
и помертвевшей в изголовье мамки);
сорваться в пекло, вытащить каштан,
уесть и выесть и заесть им совесть,
и новыми рогами потрясти.
Расти заглавным, милый а., расти;
пусть трубный плеск баюкает замерзших:
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои несолоно хлебавши.
В нечистом поле под нелётным троцком
Исида собирает франкенштейна
и под ротор записочку кладет, -
и он грохочет над московской бровкой
и порванной турбиной бормотает:
«Я шабес-гой, я новогодний гой,
я день-Победы-гой, я гой танкиста,
я черноглазый глинянорабочий,
строитель дач и резатель салатов,
я никакого дела не боюсь.
И брат мой тоже был не из пугливых:
он думал, может быть, что это коршун,
он думал, может быть, что это немцы,
он думал, может быть, что это тавры,
он думал, может быть, что это я.
Сестрожена, одень меня в полоски,
сестрожена, омой меня в фонтане,
сестрожена, отправь меня трудиться:
не бойся, я давно сжевал записку
и нас никто, мой друг, не остановит».
I.
Мой милый а., вчера его нашли, -
бесстрочного, с отломанной засечкой,
но с прежним милым гонором заглавным;
к нему уже слетелся рой шипящих,
но Б. и в смерти оставался тверд.
Кого ты в эту землю не урой —
он прорастет, как вкопанный; но позже
его уройство выдаст диакритик:
урытый часто кажется рогатым
копытым фоноложцем, несогласным
предателем сидящих на трубе,
в которой бьются волны ледяные
московского июля; бедный Б., -
ослабленный, глухой, - но кто не думал
о том же самом: вдруг сорваться в пекло
(и обмершего батьки поперед,
и помертвевшей в изголовье мамки);
сорваться в пекло, вытащить каштан,
уесть и выесть и заесть им совесть,
и новыми рогами потрясти.
Расти заглавным, милый а., расти;
пусть трубный плеск баюкает замерзших:
ты от страстей Эдиповых избавлен,
и сны твои несолоно хлебавши.