"Город (деталь)"

У меня начинает выходить новая колоночка на "Букнике", про любовь к городам: "Город (деталь)".

Иногда мне кажется, что любовь — это форма искажения оптики. Нет, не в том смысле, что «любовь слепа» — это утверждение всегда виделось мне абсурдным; в прямо противоположном: любовь смотрит слишком пристально, из-за мучительной напряженности внимания к объекту видит иногда слишком много — даже то, чего не хотелось бы видеть. Любовь к городам устроена так же: в простой симпатии есть место патоке, любовь же изводит любящего своей внимательностью. Сквозь восхищение и нежность могут приходить внезапные приступы раздражения, отчужденности, горечи, скуки. Но и вечная песенка про «любовь не “за”, а “вопреки”» всегда казалась мне абсурдной тоже: любишь за всё это: за этих уличных собак, за то, что побирушка вдруг пытается сунуть конфету чужому ребенку в окно машины, за новобрачного, на всякий случай проверяющего крепость замка, символически нацепленного на перила кружевного мостика, увешанного этими символическими замками. Вот про эти маленькие вещи, про эти фрагменты оптики влюбленного я и попытаюсь писать.

Первый выпуск - вот. 

Город (деталь): Московские люди готовятся зимовать

Первый выпуск новой колоночки моей (описание ее - тут).

Идиосинкратическое осеннее занятие для московских людей — считать черные от грязи, расслоившиеся, обросшие синтетическим пухом георгиевские ленточки, судорожно бьющиеся на верхушках автомобильных антенн у патриотически настроенных граждан. На час езды по пробкам насчитывается таких ленточек — огрызков, ошметков — от шестидесяти до восьмидесяти. Числа эдак первого мая сакральные объекты срезаются перочинными ножичками и сбрасываются на землю, на их место привязываются новые, сияющие от национальной гордости. За нашу и вашу ежегодную победу над энтропией. 

* * *

Возле Цирка на Цветном бульваре, у бронзовой статуи Никулина, приглашающего всех прохожих посидеть в бронзовом кабриолете, стал с наступлением холодов появляться очень приличного вида предпенсионный московский человек с потертой бархатной подушечкой — бордовой, посередине пуговка; ну как в лучших домах. Ненавязчиво предлагает фотографирующимся арендовать подушечку, чтобы подложить под себя на холодное бронзовое сиденье. Берет десять рублей, очень благодарит. 

* * * 

На Садовом, прямо около булгаковского дома, открылась глат-кошерная «Шоколадница». Это большое дело: кроме буквально пары давно засиженных мест тем, кто соблюдает кашрут, в Москве было податься некуда. Теперь неподготовленные московские люди входят внутрь и замирают — ощущение, как в Carnegie Deli: мужчины в черных кипах, дамы в париках; довольные, плотно одетые дети едят руками легитимный чиз-кейк. Официантки с красивыми башкирскими глазами показывают, где тут нетилат-ядаим. Гламурные девушки, пришедшие съесть салатик перед концертом в «Б2», не понимают, с каких пор молодые люди отводят глаза от их декольте, и в панике начинают ощупывать себя руками, что ставит молодых людей в еще более сложное положение. 

И т.д. Будет раз в неделю, из тех городов, из каких придется. Следующий, видимо, Нью-Йорк.